Особые отношения между Исламской Республикой Иран и Сирией представляют собой парадокс не только в формате партнёрства между арабским государством и Ираном — что само по себе требует изучения и углублённого понимания, но и в историческом аспекте.Именно Сирия была в начале истории ислама провинцией, где сидел наместником Муавия, развязавший гражданскую войну против праведного халифа мусульманской уммы имама Али (а). Муавия стал основоположником омейядской династии, которая за время своего правления в халифате поставила под вопрос само существование чистого ислама, вернувшись к арабскому национализму, попытавшись сфальсифицировать сунну Пророка (с), и поощряя рост социального и имущественного неравенства между мусульманами. Для подавляющего большинства суннитов, не говоря уже о последователях шиитского мазхаба, имена Муавии и его сына Йезида (л) по сей день символизируют самую сущность лицемерия и вызова духовным устоям ислама.Нельзя не отметить, что Сирия в первые века ислама играла важную, хотя и неоднозначную роль в формировании высокой мусульманской культуры, прежде всего как проводник неисламского интеллектуализма в мусульманскую среду. Именно с сирийского языка на арабский переводились работы классических эллинских мыслителей, именно в сирийских переводах уцелели для будущих поколений труды Аристотеля и «Диалоги» Платона, благодаря которым арабы вышли в позицию цивилизационного лидерства тогдашнего мира. Прививка эллинизма к исламской мысли в действительности создала для последующей культурной истории уммы больше проблем, чем решений. Многие из этих проблем дожили до сего дня, в частности, отсутствие самостоятельной исламской метафизики, корни которой уходили бы в Святой Коран, а не в неоплатоников…Современная Сирия словно задалась целью политически искупить это неоднозначное наследие, оставшееся от раннего периода исламской истории. Когда Саддам Хусейн, сразу же после победы Исламской революции в Иране в 1979 году, развязал против ещё не окрепшего, только что возникшего режима войну при поддержке всего западного сообщества, и — в значительной мере — андроповско-горбачёвского СССР, именно Сирия выступила как союзник Тегерана. Она превратилась в канал связи подвергнутого санкциям и экономической блокаде революционного государства с внешним миром. При этом Сирии пришлось выступить против мощных сил внутренней и внешней инерции, связанных с её арабской идентичностью. Ведь Саддам Хусейн, будучи атеистом и национал-социалистом, ставящим официальной целью иракской БААС построение безрелигиозного общества, сделал знаменем Ирака в той войне именно панарабизм. На этом пути он нашёл широкую поддержку нефтедобывающих стран Аравийского полуострова, которые позиционируют себя в качестве якобы гарантов «чистого ислама». Лицемерная природа таких претензий со стороны консервативных монархических режимов была отчётливо вскрыта именно их поддержкой атеиста Саддама на националистической платформе. Для всех стало ясно, что омейядские «традиции» борьбы с исламом изнутри продолжаются нынешними аравийскими династиями, многие из которых являются не только духовными, но и, возможно, генетическими наследниками Муавии.Надо сказать, что палестинская тема сама по себе не была эксклюзивной в идеологическом предпочтении Ирана со стороны Дамаска. На тот момент все арабские страны, по крайней мере, на словах поддерживали палестинцев, в том числе и режим иракских баасистов. Вопреки распространённому мнению, вряд ли в партнёрстве Дамаска и Тегерана сыграла решающую роль принадлежность клана Асадов к алавитам. В действительности, «близость» этой секты к шиизму сильно преувеличена профанами. История алавитов имеет гораздо больше точек пересечения с перипетиями истории османской Турции, конкретно с историей суфиев Бекташи, стоявших за институтом янычар.Подлинная причина, по которой Сирия приняла сторону неарабской державы, заключается в конфликте между двумя ветвями той версии национал-социализма, которую в Ираке и в Сирии представляла партия БААС, основанная сирийским христианином Мишелем Афляком. Сирия с самого начала боролась за политическую независимость от более мощного и агрессивного Ирака, и, в какой-то период, пыталась использовать в качестве опоры союз с Египтом Гамаля Абдель Насера. Интегристский иракский национализм, подавляющий внутри страны меньшинства и конфессии, был чужд сирийскому руководству, которое пыталось сделать социалистическую Сирию менее репрессивной. Вспыхнувшая из-за агрессии Саддама война между двумя крупнейшими государствами региона стала для Дамаска отдушиной. Так возник политический треугольник (Иран — Палестина — «Шам», включающий в себя помимо Сирии, Ливан), который стал главным препятствием для американо-израильской империалистической машины в регионе.«Эксперты» могут сколько угодно рассуждать об инспирированности «арабской весны» со стороны ЦРУ, об американских планах перекройки Большого Ближнего Востока — всё это не более чем попытки сесть без билета на чужой маршрут. Процессы, идущие в исламском мире, органичны и укоренены в самом исламе, в духовной почве этих стран. Предположить, что свержение сатрапов Вашингтона осуществляется в вашингтонских интересах, это всё равно, что считать, будто Белый Дом может инициировать насильственное свержение губернаторов в американских штатах с тем, чтобы развязать гражданскую войну против федерального государства. Другое дело, что США поставлены в необходимость каким-то образом приспосабливаться к начавшемуся вопреки им и против них процессу.Именно ликвидация режима Мубарака сделала Сирию особенно опасной для Запада. Антиизраильская пропалестинская Сирия, поддерживающая тесные отношения с Тегераном, выступала в роли очевидного союзника тех сил, которые сегодня борются за реализацию требований площади Тахрир в Египте — в первую очередь за денонсацию кэмп-дэвидских соглашений и прямую поддержку борющейся Газы. Кроме того, партнёрская для Ирана Сирия является очевидным мостом между Ираном и новыми исламоориентированными обществами, поднимающимися в Северной Африке. Вот здесь Запад действительно поспешил использовать ветер, который повеял от арабских революций, чтобы надуть чёрные паруса антисирийской оппозиции. Этим достигалось сразу много целей: изоляция палестинцев, клин между Ираном и «Братьями-мусульманами», разгром сирийского тыла для южноливанской Хезболлы, создание плацдарма, противостоящего Ирану (тем самым, почти механически, геополитическое пространство Египта, Сирии и, потенциально, Турции попадает под влияние саудовцев, возглавляющих антииранскую кампанию)… И, наконец, самое главное: разгром Сирии и маргинализация Ирана так меняют ориентиры арабских революций, что в итоге отпадает всякая угроза для аравийских монархий, спасение которых стало главным делом западных стратегий в этом регионе после начала массового протестного движения.Сегодня Башару Асаду удалось отбить прямую военную атаку «оппозиции» и стабилизировать оперативную обстановку в стране. Для Запада и его арабских приспешников это серьёзный удар по их планам, который резко понижает возможности манёвра США в этом регионе. Главная заслуга в этом принадлежит не Китаю и России с их вето в Совете безопасности ООН. Разумеется, это вето сыграло инструментальную роль, но что подтолкнуло обе великие державы на такую позицию? Не только опыт Ливии, где НАТО прямо воспользовалось двуличной и трусливой позицией ооновской администрации. Решающей стала позиция Тегерана, который дал понять, что если агрессия против Сирии будет осуществлена, то агрессор столкнётся с прямой военной поддержкой Сирии со стороны Исламской республики. Это означало бы большую войну в регионе, на которую ни Москва, ни Вашингтон не готовы, а Пекин, в случае такой войны, просто оставался бы без углеводородов, что поставило бы его перед угрозой экономического коллапса. Нет никакого сомнения в том, что вето Москвы и Пекина, ставшее медийным скандалом и заслужившее столько воплей от западного общественного мнения, было согласовано с Белым Домом, ибо в канун перевыборов для нынешнего президента Соединённых Штатов серьёзная война на Ближнем Востоке эквив
Информационное Агенство Ахль aль Байт