Таухид и история: Античная картина мира как вариация Великого язычества - Античное искусство

Заслуживает внимания, что, как показал Г. Коллер, термин «мимезис», используемый Аристотелем для выражения сущности искусства, опять-таки восходит к дионисийству, где он выражал механизм отождествления исступленных адептов с божеством. Слово «мимезис» означает не только «подражание», но и «воспроизведение», «отождествление», «изображение». Страбон говорит, что мистерии по своей цели являются «мимезисом», т. е. слиянием с божеством.Новое время исходя из своего понимания мира пыталось перетолковать категорию мимезиса в натуралистическом духе, но мы не ошибемся, если скажем, что и здесь существо дела определяет созерцательность. Через искусство Космос подражает самому себе. Античная эстетическая установка являлась прямой противоположностью буржуазной теории «искусства для искусства». Как известно, греческий язык вообще не отличал искусства от ремесла: то и другое он называл одним словом - techne. Искусство существует не для забавы или пустого наслаждения, а ради воспроизводства (мимезиса) космической реальности. Например, когда грек был зрителем трагедии, то он воспринимал ее не как «просто искусство», а как фрагмент самой космической жизни, где действуют реальный рок и  неподдельное преступление, и это-то и придавало весь смысл происходящему. Как подчеркивает во всех своих работах А. Ф. Лосев, для греков Космос сам является высшим произведением искусства. Стало быть, задача человеческого искусства – всего лишь подражать космической реальности. Мы сказали, что techne сплавляет в одно целое искусство и ремесло. Но если мы учтем, что это слово обозначало также вообще всякую целесообразную деятельность, то сможем утверждать, что греки вообще не имели понятия для «искусства» и не знали такого феномена, как «искусство», если под последним понимать некую автономную сферу культуры.На первый взгляд такое утверждение может показаться странным, но при более подробном рассмотрении оно будет выглядеть самоочевидным. Действительно, «искусство» - это, вообще говоря, буржуазная выдумка, изобретение Нового времени. Другие эпохи не знали ничего подобного. «У Платона, - пишет Лосев, - прямо-таки поражает его постоянное стремление понимать искусство без всякого существенного отличия и от ремесла, и от науки, и от практической жизни». Еще Леонардо мы не смогли бы назвать «художником». Строители мечетей – не «архитекторы». Выделение особой «эстетической сферы» само явилось следствием трагического распада прежде единого культурного континуума, скрепленного религиозным фундаментом, на целый ряд партикулярных «областей культуры» с собственной автономной логикой. После этого можно было создавать «министерства культуры» и вообще, так сказать, «творить культуру» в качестве специальной задачи – после чего она, разумеется, запирается в музеи, которые закрыты на выходные и открыты для посетителей в будние дни.  Для грека же, как и для всякого человека, который еще не научился ходить на голове, искусство неразрывно слито со всей тотальностью жизненного праксиса и общей картиной мира. Если мы возьмем, например, простую чашу для питья, то, как мыслил грек, она обязательно должна быть прекрасной, поскольку во всех вещах (а не только в музейных экспонатах) должна быть воплощена красота. А если красота разлита повсюду, то нет «места», нет топоса, в котором она могла бы быть сконцентрирована как в неком «заповеднике» - нет «искусства».135